Keith Murdoch (1943–2018)

Это история не о регби. Она не об успехе или поражении. В ней нет ни героя, ни злодея. Есть человек и его жизнь. Жизнь по его правилам, ради которой он сбежал, чтобы не считаться злодеем, и решил не возвращаться, когда мог стать героем.

***

2 декабря 1972 года. Кардифф. Стадион «Армс Парк». Кит Мёрдок подхватывает мяч метрах в семи от зачётной зоны соперника. Защитник прыгает в ноги, ещё трое идут на перехват, но тщетно. Всеми своими ста десятью килограммами правый столб сборной Новой Зеландии буквально сминает их и падает с мячом в зачётную зону. Счёт становится 10:0 в пользу «Олл Блэкс», однако именно эта попытка окажется решающей в матче — Уэльс навяжет серьёзную борьбу, но проиграет 16:19.

3 декабря 1972 года. Кардифф. Отель «Энджел», всего в минуте ходьбы от стадиона. Половина второго ночи. Кит Мёрдок врывается на давно закрытую кухню и начинает всё крушить, требуя еды. Он пьян в хлам и он проголодался. Остановить его пытается только один из членов новозеландской делегации. На помощь тщедушному дедушке спешит телохранитель сборной Питер Грант. Ранее он уладил назревающий конфликт, когда убедил ночного портье налить отдыхающим регбистам ещё по стаканчику после закрытия бара. Но теперь Гранту приходится иметь дело не со старающимся выполнять все правила и предписания сотрудником отеля, а с громилой, подогретым непомерным количеством алкоголя. Огромный кулак летит в глаз телохранителю. Несколько человек повисают на могучих руках Мёрдока, другие — оттаскивают поднявшегося с пола Гранта.

– Нелепица какая-то. Мы были приставлены к новозеландцам, чтобы защищать их. Этого не должно было случиться, — утром ошарашенно скажет Грант, светясь двумя подбитыми глазами.

Это не должно повториться. Валлийская пресса поднимает шум, который охотно подхватывают их коллеги из Новой Зеландии. Национальный позор. Дикарь. Недостоин носить цвета «Олл Блэкс».

Тем не менее менеджер сборной Эрни Тодд называет имя Мёрдока, объявляя состав команды на следующий матч с Западным Мидлендом, который должен состояться через три дня. Но уже утром менеджер меняет свою позицию и принимает решение наказать Мёрдока отправкой домой. Он недавно узнал, что болен раком, и ему хватает забот и без пьяного дебошира из Отаго. Тодду стоило больших трудов, чтобы тремя неделями ранее замять инцидент на банкете после матча с Лондоном.

Тогда сэр Уильям Рэмзи, президент английского Регбийного Союза, подошёл к Мёрдоку со словами:

– Кит, мальчик мой, наверняка ведь сегодняшний матч на «Туикерс» стал для тебя самым важным событием в жизни?

«Туикинем» в мире регби — всё равно что «Уэмбли» в футболе.

– Ну и чушь ты несёшь, приятель. Как игра против пятнадцати жалких и смешных помми [так англичан называют в Австралии и Новой Зеландии] в присутствии тысяч таких же жалких и смешных их соотечественников вообще может считаться важным событием? Да где же этот чёртов официант с вином?!

Это не должно повториться. Неделю спустя после оскорбления сэра Уильяма (и всех помми) только вмешательство полиции остановило Мёрдока, когда тот пытался выбросить пианино из окна второго этажа гостиницы в Белфасте.

Это не должно повториться, чёрт возьми. Хватит. 29-летний Кит Мёрдок, игрок №686сборной Новой Зеландии по регби, стал первым (и последним) в истории этой команды, кого выгнали из турне по дисциплинарным причинам.

– Ура, парни, я сваливаю! — рявкнул Мёрдок, заглянув в автобус, который должен был отвезти команду в Бирмингем.

Изгнанный из сборной с позором Кит Мёрдок прибыл в аэропорт Хитроу

Изгнанный из сборной с позором Кит Мёрдок прибыл в аэропорт Хитроу

Он же тем временем собрал вещи и отправился в аэропорт Хитроу. Домой Мёрдок должен был лететь через Сингапур и Сидней. Однако новозеландские репортёры зря ждали его появления. В Сингапуре он пересел на самолёт, который летел не в Сидней, а в Дарвин, что в самой незаселённой и дикой части Австралии. Если ты хотел исчезнуть с лица земли, тебе была прямая дорога именно туда, на Северные территории этого континента.

И Кит Мёрдок исчез с лица земли.

***

«Он как ребёнок, хотя с виду кажется громилой, — вспоминал бывший игрок «Отаго» и «Олл Блэкс» Лин Коллинг. — Мне кажется, он был счастливее всего, когда игрался с ребятнёй. Мы в команде знали — если надо с кем-то оставить детей, Кит справится с этой работой лучше любой няни».

Рост за 180 см, вес за 100 кг, обхват груди такой, что портному, шившему костюмы для «Олл Блэкс», приходилось вшивать дополнительные вставки на его рубашке. Угрюмый вид, немногословность. И, конечно же, пышные усы. А-ля Сапата, как их называли тогда в честь мексиканского революционера Эмильяно Сапаты Саласара.

Со стороны этот «ребёнок» казался свирепым дикарём. Когда в октябре 1972 года «Олл Блэкс» прибыли в Европу для своего многомесячного турне, одна из британских газет поместила карикатуру, изображавшую, как Мёрдока снимают с самолёта в специальной клетке.

Вся сборной Новой Зеландии тех лет была не подарок. Спортивный журналист Норман Харрис, подробно описывавший жизнь той команды, назвал её «недружелюбной бандой»: «Они были высокомерны, вели себя по-хамски, оскорбляли и пытались избегать тех, кто хотел взять у них автографы».

“Никаких автографов”

Мёрдок выделялся даже в такой компании.

Разве такой способен испугаться чьего-то осуждения? Достаточно ведь просто принести свои извинения, поговорить и…

Стоп. Вот это как раз и было сложнее всего.

Слова никогда не были сильной стороной Мёрдока. Он прекрасно запомнил историю из своих школьных лет, когда его, тихого увальня, вымахавшего выше любого сверстника, стал дразнить один из школьных задир. Кит какое-то время терпел, не говорил ни слова в ответ, но потом так же молча просто вырубил обидчика. Учитель не стал долго разбираться. Характеристика «отпетый хулиган» как клеймо на всю жизнь.

Говорить нужно было через прессу, а Мёрдок её не любил. Журналистам от него доставалось чаще, чем соперникам на поле. Одного из них, попросившего о послематчевом интервью, Мёрдок жестом позвал за собой в раздевалку, где затолкнул под душ и держал там, пока новенький костюм бедолаги не вымок до нитки. Другого он одним движением своей громадной руки швырнул на пол перед столом гостиничной рецепции, когда журналист не дал Киту, по одному только ему известной причине, назваться именем своего товарища по команде.

Мёрдок в своём последнем матче за Новую Зеландию

Конечно, такое поведение настроило журналистов против Мёрдока. Они не могли понять, в чём причина его злобы, а он ничего не объяснял. Он просто не любил прессу и всё тут. Но должна же быть какая-то причина?

Причина, конечно же, была.

Пресса не оставляла ему возможности оставаться простым парнем и жить простой жизнью. Прессе нужны герои и злодеи. А Мёрдок не хотел быть ни тем, ни другим.

Звучит красиво, но это не более чем предположение. Потому что сам Мёрдок молчал.

***

Все эти годы новозеландские журналисты пытались разыскать Мёрдока или хотя бы его следы. Двум из них это удалось.

Спустя пять лет после таинственного бегства Мёрдока легендарный регбийный журналист Терри Маклин сумел разведать, что сейчас тот, исколесив Австралию в поисках подработки, добывает нефть на западе страны. Маклин, бросив все дела, рванул за эксклюзивом.

Он увидел Мёрдока сразу же, как только вышел из автобуса. Окликнув того и представившись, Маклин уже представлял беседу по душам с пропавшей звездой регби. Наверняка ведь Кит все эти годы ждал чего-то подобного — возможности выговориться и объясниться. Но вместо этого Мёрдок, твёрдо сжимая гаечный ключ и бешено вращая глазищами, прорычал:

– Лезь, мать твою, обратно в автобус.

Кто знает, чего ему стоило найти этого беглеца. Кто знает, чего ему стоило добраться до этой богом забытой нефтяной скважины. Да и вообще, ни один журналист не отступит, когда сенсационный материал почти у него в руках. Что ему тот гаечный ключ, свирепый взгляд и звериный рык?

– Лезь, мать твою, обратно в автобус.

«Я полез обратно в автобус».

Марго Макрей повезло больше. В 1990 году она работала над документальным фильмом «Грязь и слава», посвящённом «Олл Блэкс». Мёрдока она встретила в пабе городка Талли, что на северо-востоке Австралии. Может, потому что перед ним была женщина, беглец проявил больше почтения. Он даже угостил её пивом. Говорить на камеру отказался, однако разрешил немного его поснимать.

«Он оказался очень застенчивым человеком. Не очень чётко формулировал свои мысли, — вспоминала Макрей. — Но он чувствовал, что лучше затаиться, чем пережить травлю. Он не собирался возвращаться домой, где он бы неизбежно столкнулся с репортёрами».

“Он как ребёнок, хотя с виду кажется громилой”

Они проговорили 45 минут. Камеры были выключены, но Макрей всё равно изо всех сил пыталась разговорить собеседника. «Это всё равно, что выжать воду из камня». Она в конце концов сдалась. Но успела понять главное: «Он был приветливым и приятным в общении. И мне показалось, что он по-настоящему счастлив. Конечно же, он ничего такого не сказал. Он только пожал плечами: «Почему я должен что-то говорить? Я не собираюсь никому рассказывать о своей жизни»».

На следующий день Макрей захотела снять несколько кадров Мёрдока, когда тот работает на местной ферме. Он размахивал огромным мачете в поле, и съёмочная группа боялась к нему приблизиться меньше чем на сто ярдов. Макрей всё-таки окликнула Мёрдока. Тот замер, понял, что происходит.

И тут же сбежал.

Это короткое знакомство не давало Макрей покоя. Она часто думала о Мёрдоке. Вспоминала каждое его слово, неспешно и тихо доносившееся откуда-то из-под его густой бороды. Вспоминала его спокойный и честный взгляд, крепкие и надёжные руки привыкшего к тяжёлой работе человека.

Пятнадцать лет спустя Марго Макрей написала пьесу, которую назвала очень просто — «Найти Мёрдока».

***

На самом деле, в конце семидесятых Мёрдок тайком вернулся в Новую Зеландию. Он гостил у одного из своих бывших товарищей по команде, когда едва не случилась трагедия. Трёхлетний сын товарища, играясь на заднем дворе вдали от глаз взрослых, свалился в бассейн. Не совсем понятно, как именно, но Мёрдок что-то заметил. Или почуял неладное. Может быть, сказался опыт жизни в австралийском буше. Кит бросился на помощь, когда мальчик уже шёл ко дну. Пока прибыли врачи, Мёрдок, сделав ребёнку искусственное дыхание, спас тому жизнь.

Журналист, который должен был сделать небольшой материал для местной газеты, мигом поднял шум, когда понял, кто был спасителем малыша. Для Мёрдока это был идеальный шанс открыто вернуться домой. Уже в статусе героя. Вместо этого он снова сбежал, не сказав журналисту ни слова.

Прессе нужны герои и злодеи. А Мёрдок не хотел быть ни тем, ни другим.

«Сейчас мне кажется, что он был героем именно потому, что молчал, — говорила Марго Макрей в интервью по случаю премьеры её пьесы. — Он не просил сочувствия. Не искал славы. И больше всего он не хотел играть в игру по правилам СМИ — у него были свои правила».

В 2001 году Мёрдок был вызван в суд по делу о смерти 20-летнего аборигена, чьё тело нашли на дне глубокого карьера. Он отвечал на вопросы судьи коротко, а репортёров, ждавших его у здания суда, просто проигнорировал.

Последнее публичное появление Мёрдока

Больше Кит Мёрдок не появлялся на публике. Бывшие товарищи по сборной записали для него видеообращение, пригласив на встречу ветеранов по случаю юбилея того самого турне по Европе. Ответа от Мёрдока не последовало. Может быть, он так и не простил, что тогда его никто не поддержал. А может быть, он был счастлив, живя своей жизнью.

Время от времени в прессе появлялись материалы о загадочном беглеце. Все они пересказывали одни и те же факты. Новым подробностям просто неоткуда было взяться, пока 30 марта этого года мир регби не узнал о смерти Мёрдока из сообщения в твиттере федерации регби Новой Зеландии.

Федерацию известил об этом председатель правления клуба из Отаго, который услышал новость от одного из старожилов клуба, который поддерживает контакт с семьёй Мёрдока, которая получила печальное известие «откуда-то из Австралии».

Каждый раз, когда Новая Зеландия играет в Кардиффе, после матча делегация выпивает в баре отеля «Энджел», вспоминая Кита Мёрдока. Бьют ли при этом в глаз телохранителя, история умалчивает. Только с тех пор никто из «Олл Блэкс» больше не сбегал.

***

Это история не о регби. Она не об успехе или поражении. В ней нет ни героя, ни злодея. Есть человек и его жизнь. Жизнь по его правилам, ради которой он сбежал, чтобы не считаться злодеем, и решил не возвращаться, когда мог стать героем.

In places deep

With roots entwined

I live the life I left behind.